Литературная карта
Карта сайта На главную Обратная связь

Молодой Платонов (Задонский Николай Алексеевич)


Задонский Н. А. Молодой Платонов
(Очерк приводится в сокращении)


Задонский Н. Молодой Платонов // В потоке жизни : литературные этюды / Н. Задонский. – Воронеж, 1969. – С. 45–56.

   Ускользает из памяти, где и когда познакомился я с Андреем Платоновым, несомненно, однако, что было это в Воронеже в конце восемнадцатого или начале девятнадцатого года и, по всей вероятности, в редакции газеты «Воронежская беднота», где Платонов и я в то время сотрудничали.
    После временной оккупации Воронежа белогвардейцами генерала Мамонтова и Шкуро осенью 1919 года я встречаюсь с Платоновым уже как со старым и добрым товарищем.
   Андрей тогда стал постоянным сотрудником редакции газеты «Красная деревня», как переименовали в то время «Воронежскую бедноту», а я в Задонске редактировал уездную газету «Свободный пахарь» и комсомольскую – «Красная молодёжь».
    В Воронеже я бывал тогда очень часто, так как являлся членом Воронежского комсожура и постоянным собственным корреспондентом воронежских губернских газет, и уж, конечно, не упускал случая встретиться с молодыми журналистами, сотрудничавшими в «Красной деревне». Андрей Платонов в те годы был заправским газетчиком, живо откликался на все злободневные, в том числе и международные политические события, но его отличали от всех нас оригинальность и глубина мышления и необычайный стиль – любую его самую рядовую статью или заметку можно было узнать по этим признакам, так писать мог только Платонов. Были, разумеется, в этих статьях и неясности, и много наивного и даже путаного, но всё, за что ни принимался Андрей, отличалось самобытностью.
    Вот некоторые образцы его ранней публицистики.
    2 сентября 1920 года М. В. Фрунзе телеграфировал В. И. Ленину: «Крепость Старая Бухара взята сегодня штурмом соединенными усилиями красных бухарских и наших частей. Пал последний оплот бухарского мракобесия и черносотенства. Над Регистаном победно развевается красное знамя мировой революции».
    А уже 9 сентября «Красная деревня» печатает статью Андрея Платонова «Кулак с Востока». Он пишет: «За Италией восстала Бухара, организовала у себя Советскую власть. Маленькая нищая страна, брошенная и забытая в пустыне, почти не тронутая капиталом, только залапанная русским царём, сразу пошла в направлении наибольшего блага – к власти рабочих... Пролетарское море заволновалось в России, прорвалось через Россию из Азии и затопит Европу. Огромный кулак наливается кровью в желтых пустынях Азии, он перевесится через Россию и с навеса ударит по шее белой Европы и вышибет из неё душу. Дорога к нашей победе, к нашему торжеству и радости ближе, чем думали сами мы. Из-за нас и за нас заворочалась вся Земля, и мёртвые восточные народы оживают и идут вместе с нами к нашему воскресению и к нашей живой правде».
    17 ноября 1920 года газета «Красная деревня» публикует редакционную статью без подписи под заголовком «В бездну»:
    «Ещё одним меньше... Барону Врангелю Красная Армия перехватила дыхание и скрутила живот кольцами кавалерии. Вырваны Симферополь и Феодосия, и наша армия уже подходит к югу, т. е. к концу Крыма, а там – море и бездна, откуда Врангель не высунется больше никогда... Уничтожение Врангеля – счастье сегодняшнего дня, а нам надо добиться себе счастья на века. Только буржуи и бабы могут сегодня безумствовать и забываться от восторга, мы же, пролетарии и мужественные коммунисты, должны проработать сегодня до утра и позабыть себя в труде и сопротивлении, а не в радости. Нас ждёт величайшая победа в будущем, и мы подождём смеяться. Засмеёмся при конце нашей борьбы и страданий, и отсмеёмся сразу за всё...».
    Повторяю: статья опубликована без подписи. Но кто же не мог узнать автора этой статьи, Андрея Платонова!
    А вот его же статья «Слышные шаги» с характерным подзаголовком «Революция и математика», напечатанная 18 января 1921 года в газете «Воронежская коммуна»:
    «Социальная революция – ворота в царство сознания, в мир мыслей и торжествующей науки. Сам коммунизм тогда только и стал действительной страшной несломимой силой, когда он стал наукой. Это не будет теперешней наукой, тлеющей в университетах, лабораториях и библиотеках. Это будет бушующее пламя познания, охватившее все города, все улицы, все существа нашей планеты. Познание станет таким же нормальным и постоянным явлением, как теперь дыхание или любовь... Тихими шагами идёт к нам будущее, а мы к нему бежим навстречу и радуемся заранее. И наша радость не обманется. Мы уже слышим приближение того, чего никогда не было и что будет один раз».
    4 марта того же года «Воронежская коммуна» помещает статью Андрея Платонова «Над мёртвой бездной»:
    «Если бы мысль буржуазии впилась в ход мировых явлений, впилась с мукой и отчаянием, присущим всякому страстному желанию знания, она бы увидела пропасть и тьму под собой, а не обманную ясность, не чистое небо истины. Ей бы пришлось расстаться с покоем и счастьем обладания «истиной», а взять посох, сознать своё человеческое бессилие и мучительную, огромную и угрожающую тайну мира и уйти в странствие на поиски или завоевание истины, на гибель или победу. Такое желание есть в пролетариате, и его бой с буржуазией есть первый бой сознания и мировой душащей тьмы. У нас нет пока твёрдой правды, но зато нет и призраков, у нас одна правда – сознание мировой неправды и мрака, в котором жить, с которым примиряться нельзя, и мы не будем с ним примиряться и обманывать себя кусочками правды, которые являются только манящими знаками торжествующей тайны».
    Андрей Платонов очень увлекался в те годы гидрофикацией, часто выступал в печати на эту тему, написал позднее великолепную повесть «Епифанские шлюзы», и мне запомнился его чудесный доклад, глубокий и обоснованный, сделанный для журналистов и работников печати в клубе «Железное перо». Познания Платонова в области гидрофикации были огромны, и, в конце концов, его пригласили на работу в земельные органы. Он стал председателем комиссии по гидрофикации области.
    Андрей был всего на год старше меня. Он родился в Воронеже в 1899 году, в рабочей семье. Его настоящая фамилия – Клементов. Он окончил железнодорожный политехникум, работал старшим электромонтёром на железной дороге.
    Андрей был среднего роста и крепкого сложения, с широким русским лицом и пытливыми глазами, в которых словно затаилась какая-то глубокая печаль. Он ходил в серых полусуконных брюках навыпуск и такой же рубашке с поясом, а в жаркие дни – в рубашке холстинковой или ситцевой. В те годы Андрей не только увлекался журналистикой, но и пробовал писать стихи. Правда, они не всегда были совершенны, но читал он их нам охотно, никогда не жеманился и декламировал просто, выразительно, не изменяя своей привычке при чтении чуть посапывать носом. У меня в памяти до сих пор сохранилось такое его стихотворение:

На реке вечерней, замирающей
Потеплела тихая вода.
В этот час последний, умирающий
Не умрём мы никогда.
Я твой зов, твой голос всюду слышу,
Тишина и сон – твоя душа.
На руках у матери не дышу.
Без возврата ночью шла межа.
Свет засветится, неведомый и тайный,
Над лесами, ждущий и немой,
Бьёт родник, живой и безначальный.
Странник шёл и путь искал домой.

    (Это стихотворение Андрей дал мне для комсомольской газеты «Красная молодёжь», которую я редактировал тогда, где оно и было помещено в № 5 за 1920 год).
    А вот другое стихотворение из самых ранних:

Целый день я вижу тын и лопухи,
Да овраги, да тоску, да воробьёв.
Под плетнём прилипли к курам петухи,
Плачет Машка у соседей, у сватьёв.
Похлебаешь квасу с хлебом, аль картошки пожуёшь,
Сломишь бадик, перекрестишься от дум,
А заботу скинешь – песню запоёшь,
С огорода в подголосок воет кум.
Парит пашню, ветер мечется один,
Заневестилась полоска-полоса.
Зеленеет мой озимый длинный клин,
И зажмурилися синие леса.

    ...Как-то раз заговорили мы в редакции о голоде, который в те годы был поистине ужасным, особенно на Волге. Андрей сказал проникновенно:
    – Нужно страдания волжан разделить на всех людей России, в равных долях, чтобы почувствовать всем, что такое голод. Пусть каждый узнает это на себе и несёт на себе этот груз страдания. Довольно собирать заграничные кусочки и корочки, довольно сочувствия и жертв от избытка...
    – Ты, Андрюша, кажется, перегибаешь, – заметил находившийся при разговоре Миша Бахметьев, – от заграничной помощи, хотя она и мизерна, отказываться не следует, это глупо, а делить на всех страдания голодных волжан, – это же чистейшая твоя фантазия!
    – Нисколько! – горячо отозвался Андрей. – Надо показать миру, как борются коммунисты с голодом и преодолевают разруху, а не копировать буржуазию. Нам не нужна благотворительность, требуется законодательство, суровые законы, высокое сознание и беспощадность к сытым!
    Патриотическая настроенность Андрея была очевидна. Однажды, в конце 1920 года, будучи в Воронеже, я предложил своим товарищам журналистам:
    – Давайте издавать небольшой литературный журнал! 
    А в те времена катастрофически плохо обстояло дело с бумагой, даже скромные тиражи наших газет постоянно урезались, и кто-то из ребят сейчас же учёл обстановку:
    – А бумагу где возьмёшь?
    – Ну, я же всё-таки редактор уездной газеты. Попробуем что-то выгадать из фондов.
    – А тираж журнала каков будет?
    – Небольшой, конечно. Примерно пятьсот экземпляров.
    – Что ж, братцы, предложение дельное. Надо поддержать, – сказал Саша Тихов. – Материал мы тебе здесь, в Воронеже, будем собирать, а печатать журнал, конечно, в Задонске будешь. Так оно удобнее... В общем, как говорится, благословляем!
    Помню, я тут же с помощью товарищей принялся планировать первый номер будущего журнала. Андрей предложил пару стихотворений, но стихов и так уж было очень много набрано, и я спросил:
    – А рассказика у тебя не найдётся?
    – Да, кажется, ничего нет подходящего...
    – Ты поищи получше. Может, зарисовочку какую дашь или даже очерк...
    – Ладно, посмотрю.
    На другой день мы опять встретились с Андреем в редакции «Красной деревни». Он достал из кармана крупно и чётко переписанные листочки и, передавая мне, проговорил:
    – Посмотри. А не понравится – возврати. Я обижаться не буду...
    Рассказ был небольшой. Назывался «Серёга и я». Мне, говоря по совести, он не очень понравился: не было в нём ни острого сюжета, ни занимательности, ничего того, что обычно требуется от рассказа. Однако товарищи стояли за него горой, и я против общего мнения спорить не стал.
    В 1921 году летом Андрей Платонов гостил у меня в Задонске вместе с Георгием Плетнёвым. А с ними приезжал и мой соавтор по первой книжке стихов Борис Дерптский. Перед этим только что вышел первый номер журнала «Красный луч», где был помещён рассказ Андрея Платонова. И мы все Андрюшу поздравили и выпили за его здоровье, но сам он лишь бегло взглянул на рассказ, поморщился и вздохнул. Видно было по всему, что самого его рассказ не очень-то радовал… .
    ...Очень застенчивым юношей был Андрей Платонов. 
    Мы идём по берегу Дона, пересекаем глубокий лог – некогда здесь протекала речка Тешевка, впадавшая в Дон, – ноги вязнут в сыпучем песке. Закат давно отпылал, быстро сгущаются сумерки, и тишина стоит удивительная. Одна за другой зажигаются звёзды. Андрей неожиданно останавливается и долго смотрит вверх на небо и на яркую звёздочку.
    – Как бесконечно пространство и какая яркая звезда над нами в мутной смертельной мгле! – тихо говорит он. – Можно зарыдать от безнадёжности и невыразимой муки – так далека сейчас от нас эта звезда. – Он чуть прикрыл глаза и потом продолжил: – Мне кажется, что я лечу куда-то и светится дно недостижимого колодца, а стены пропасти не двигаются. Когда-нибудь, верно, дойдёт наука до того, что люди полетят к звездам... Ты веришь в это?
    – Когда-нибудь, через сотню лет, когда нас никого не будет, – говорю я.
    Андрей продолжает молча стоять и наконец шепчет:
    – Никогда не забыть мне этой ночи!
    Не знаю уж, почему такое сильное впечатление на чувствительную душу Андрея произвёл тот вечер, но это было именно так, и я недавно вспомнил о нём, разбирая старые комплекты «Воронежской коммуны». Мне попался на глаза номер за 4 декабря 1921 года, где были напечатаны заметки Андрея Платонова, и в них есть упоминание об этом.
    ...Много лет спустя, уже после войны, я встретился с Андреем в Москве. Он выглядел неважно. Лицо как-то посерело, глаза померкли, он часто кашлял.
    Андрей зазвал меня к себе – жил он на Тверском бульваре, в одном из флигелей дома Герцена – и, усадив в кабинете, прочитал несколько сцен из новой пьесы, которую как будто собирались ставить вахтанговцы. Пьеса была очень интересная, оригинальная, написана, как всегда, неповторимым слогом и стилем платоновским, но отдельные места её показались мне спорными, они не вызывали должного настроения, и я свои наблюдения от Андрея скрывать не стал. Он вздохнул:
    – Да что поделаешь! Не могу я фальцетом... и совестью кривить не могу...
    Андрей прожил недолго и трудно. Печатали его мало. Критики почти каждый новый его рассказ встречали вздорными обвинениями, то ли не понимая сути произведений, то ли привыкнув к односторонним, а порою и к предвзятым оценкам его творчества.
    Но фальцетом Андрей никому не подпевал и совестью своей не кривил. Ни разу в жизни.


* * *

<< Произведения автора

<< На страницу автора