Антюхин Г. В. Приезд Л. Н. Толстого в Воронеж

Отрывок из книги «Антюхин Г. В. Друзья Л. Н. Толстого Г. А. Русанов и В. Г. Чертков. Воронеж, 1983. С. 30–42».


    Ночью в вагоне было тихо, но лишь забрезжил рассвет, всё понемногу оживилось. Послышались детские голоса, заскрипели корзины, потянуло запахом махорки. Пассажиры заводили неторопливые беседы и смотрели в окна, думая каждый о своём. Уже были видны сиреневые верхушки ожившего леса, чёрные, напоенные влагой полоски земли и пятна серого грязного снега, уцелевшего в лощинах. Поезд пробегал то возле могучих дубов и сосен, стоящих стеною вдоль полотна железной дороги, то вырывался на простор, и тогда вдали проплывали деревушки – церковные колокольни и избы с соломенными крышами, над которыми вился сизый дымок...
    В этом поезде, в вагоне второго класса, ехал Лев Николаевич Толстой. 25 марта 1894 г. он вместе с дочерью Марией Львовной выехал из Москвы, направляясь на юг Воронежской губернии к В. Г. Черткову.
    Накануне вечером, сидя в вагоне, писатель затосковал, но минула ночь и всё изменилось. На рассвете 26 марта поезд прибыл в Воронеж. На перроне Толстого встречал Гавриил Андреевич Русанов, который, несмотря на свою болезнь, рано утром приехал на вокзал. Вместе с ним была его жена, которую он называл Ниной (настоящее её имя – Антонина).
    Со дня знакомства Русанова с Толстым прошло уже более десяти лет, но каждую новую встречу с любимым писателем Гавриил Андреевич ожидал, как праздника. Вот и теперь Толстой с минуты на минуту должен был появиться на перроне воронежского вокзала. «В ожидании поезда, – вспоминал Г. А. Русанов, – мы вышли на платформу, где меня посадили на скамейку. В половине седьмого пришёл московский поезд. Пассажиры стали выходить, и между ними я тотчас увидел выходившего из вагона второго класса Льва Николаевича. Он вышел было на платформу, повернулся за чем-то в вагон. «Лев Николаевич!» – позвала его Нина, он или узнал её или догадался, кто она, и сейчас же подошёл к ней. Из вагона вышла Марья Львовна...
    Лев Николаевич познакомил её с Ниной. Затем подошёл ко мне, и мы поцеловались. <...>
– Как это вы могли встать так рано? – ласково спросил Лев Николаевич. Он был в чёрном пальто с барашковым воротником и войлочной шапочке.
    Лев Николаевич предложил перейти в вокзал. Нина позвала носильщика, чтобы отвести меня.
– Зачем! – сказал Лев Николаевич. – Я отведу.
– Вы не доведёте его...
– Я-то не доведу! – возразил Лев Николаевич... <...>
    Итак, я опять видел Льва Николаевича и был очень счастлив. Он сидел близко около меня, и я не спускал глаз с него».
    Во время получасовой беседы с Толстым Русанов, между прочим, сказал, что встреча их происходит 26 марта, в день его именин, и что свидание с писателем в такой день – неожиданный и лучший для него подарок.
    Возвращаясь в вагон, Лев Николаевич пообещал на обратном пути заехать в Воронеж и погостить немного у своего друга.
    В доме Русановых ждали этого с нетерпением и радостью.
    1 апреля 1894 г. Гавриил Андреевич получил телеграмму, в которой сообщалось, что вечером этого дня приедет Л. Н. Толстой.
    Ростовский поезд, которым писатель отправился из Россоши, прибывал в Воронеж в 11 часов вечера. На вокзал встречать дорогого гостя пошли жена Русанова и его сын Боря, тогда – ученик гимназии.
    Ночной Воронеж светился жёлтыми огнями неярких фонарей, бросавших свои дрожащие лучи на влажную булыжную мостовую широкой привокзальной площади. Несмотря на поздний час, у подъезда высокого двухэтажного здания вокзала стояло много извозчиков, предлагавших свои услуги. Наняв две коляски, гости и хозяева удобно разместились в них и покатили по уснувшим улицам весеннего города. «...Боря ехал на извозчике со Львом Николаевичем, а Нина с Марьей Львовной», – писал потом в своих воспоминаниях Гавриил Андреевич.
    Русановы жили тогда на Воскресенской улице (ныне ул. Орджоникидзе) в доме Устиновской, недалеко от Каменного моста. Окна их квартиры в тот вечер долго приветливо светились.
    В гостиной на длинном столе был накрыт ужин и приятно шумел большой сверкающий самовар.
    «Поцеловавшись со мной, – вспоминает Г. А. Русанов, – Лев Николаевич и Марья Львовна сели к столу. Пришли дети – Алёша, Коля и Серёжа. Их представили гостям. Лев Николаевич ласково спросил у каждого, в каком он классе и каких лет... От ужина и чая он отказался и стал пить горячую воду с лимоном и, вместо сахара, с изюмом. Он рассказал коротко о своём пребывании у Чертковых... <...> Я был взволнован и счастлив.
– А я дорогой от вокзала, – весело сказал Лев Николаевич, – много смеялся: Боря ваш много рассказывал мне и смешил... Всё это так молодо!
– Вы, конечно, писали что-нибудь у Черткова? – спросил я.
– Каждый день. Я и у вас завтра буду писать».
    В доме Русановых Толстому отвели маленькую комнату с одним окошком, выходившим во двор. В этом тихом уголке писатель провёл ночь. На другой день, часов в девять, гости и вся семья Русановых опять собрались в гостиной к утреннему завтраку. Для всех подали чай, а для Л. Н. Толстого была приготовлена овсяная каша. После беседы с Русановым, около половины одиннадцатого, Лев Николаевич отправился работать, выбрав для этого простенькую детскую комнату. Писатель уселся за стол, накрытый старенькой прорезанной клеёнкой, и приступил к завершению своей известной ныне статьи о Мопассане.
    Часа через полтора он закончил работу над статьёй, поставил авторскую подпись и дату: «Л. Толстой. 2 апреля. Воронеж».
    Статья писалась как предисловие к рассказам Ги де Мопассана, но в то же время сыграла немалую роль в разработке Толстым сложных эстетических проблем. Статья о Мопассане, законченная писателем в Воронеже, явилась не только вступлением к рассказам, но в определённой мере и дополнением к трактату «Что такое искусство?». 
    Окончив работу над статьёй, Л. Н. Толстой отправился навестить свою племянницу Елену Сергеевну, муж которой – Иван Васильевич Денисенко – был председателем окружного суда. Родственники Л. Н. Толстого жили недалеко от квартиры Русановых, на улице Большой Девицкой, в доме Быстржинской... 
    Отношения Л. Н. Толстого к племяннице и её мужу были самыми добросердечными. Писатель любил их, часто советовался с Иваном Васильевичем, хорошо разбиравшимся в юридических вопросах. Л. Н. Толстой настолько высоко ценил серьёзность, порядочность и искренность родственных отношений И. В. Денисенко, что в свой самый трудный час ухода из Ясной Поляны решил «ехать в Новочеркасск к Денисенкам», которые в ту пору жили в упомянутом городе, где Иван Васильевич служил председателем судебной палаты.
    Жизнь племянницы Толстого – Елены Сергеевны – с самого начала оказалась необычной. Она была дочерью сестры писателя Марии Николаевны – женщины умной, талантливой, но не нашедшей своего счастья. Характер у неё сложился нелёгкий, неуживчивый.
    Татьяна Андреевна Кузминская оставила о Марии Николаевне любопытные воспоминания. «С детства очень балованная тётушками – Пелагеей Ильиничной и Татьяной Александровной, – она была капризна, своевольна, но с прекрасным сердцем и оригинальным умом. <...> Она была несчастлива в своём замужестве: её выдали замуж тётушки, когда ей было 16 лет. Она говорила мне, что она была очень «ребяча», что ей было безразлично, за кого выходить замуж. По совету тетушек, она вышла замуж за графа Валерьяна Петровича Толстого, своего родственника, который был много старше её...».
    <...> Елена Сергеевна впоследствии говорила: «Моя мать, живя в монастыре, любила рассказывать и вспоминать былое... В её уютной, тихой келии среди множества старинных семейных фотографий висели фотографии Некрасова, Григоровича и Тургенева... ».
    <...> Мария Николаевна «нигде не могла ужиться. Она жила то в Покровском, то в Ясной Поляне, то в Москве, то за границей», где провела довольно длинный ряд лет. <...> 20 сентября 1863 года она родила в Женеве дочь Елену. 
    <...> Елена Сергеевна... одно время... служила гувернанткой дочери известного музыкального издателя П. Юргенсона и подружилась с его семьёй». Позже она вышла замуж за судебного деятеля И. В. Денисенко.
    <...> 
    Будучи в Воронеже, Лев Николаевич в течение дня несколько раз ходил к своей племяннице. А Мария Львовна во время этих прогулок отца по городу оставалась с Еленой Сергеевной. «Эти прогулки туда и обратно, – вспоминает Гавриил Андреевич, – делал он, мне кажется, преимущественно для моциона». Наступили сумерки, когда Л. Н. Толстой последний раз пришёл от племянницы. После этого он весь вечер провёл с Русановыми, семья которых, как заметил сам писатель, произвела на него самое радостное впечатление.
    В тот вечер за большим столом гостиной было тесно. Кроме Льва Николаевича, Марии Львовны, Гавриила Андреевича и его жены сидели их дети: Боря, Алёша, Коля, Серёжа, а также А. И. Алмазов – убеждённый последователь взглядов Толстого, П.     Щёголев – гимназист, репетитор одного из младших Русановых, и Костя Дунаев, знакомый Толстых.
П. Щёголев впоследствии вспоминал: «...жил я в Воронеже, учился в местной гимназии, был уже в седьмом классе, давал уроки... Мой самый приятный «урок» был в семье Русановых, где я состоял репетитором 12-летнего мальчика из второго или третьего класса».
    Когда этот мальчик, необычно рассеянный в тот день, объявил Щёголеву о «сюрпризе», который ждёт его за вечерним чаем, заниматься уже не мог ни ученик, ни учитель.
    «Наконец, – продолжает П. Щёголев, – нас позвали к чаю. За столом сидела вся семья. Было как-то наряднее и светлее, чем обыкновенно, видно было, что кого-то ждали. Глава семьи не без лукавства поглядывал на меня. Послышался шум в передней, все насторожились. Вошёл Толстой.
    Поздоровался. Меня представили. Волнуясь, комкая слова, еле слышно я назвал свою фамилию. Совершенно неожиданно Лев Николаевич, вглядываясь пристально, переспросил: «Как ваша фамилия?». Глубокий, пронзительный взор. Первое впечатление: показалось, о чём бы ни спросил этот человек, на всё ответил бы, не умолчал, не скрыл...».
    Вечер встречи с Толстым запомнился каждому и навсегда. Все чувствовали, что присутствуют при свершении чего-то важного и большого, что подобные минуты бывают в жизни очень редко и никогда не повторятся. Беседа с Толстым, всё, что он говорил в тот вечер, – было и значительным, и милым, а порою наполнялось мягкой грустью его воспоминаний о литературной жизни былого.
    «Вечер пролетел незаметно, – пишет Г. А. Русанов, – и я никогда не забуду его. Висящая над столом лампа освещала оживлённые лица и блестящие глаза, устремлённые со всех сторон на Льва Николаевича. А он был весел, оживлён и много говорил».
    В тот вечер разговор шёл о русской литературе. Л. Н. Толстой заметил, в частности: «Изящная литература теперь кончилась, как новое. <...> Прежде в литературе было не то – вырабатывались новые формы. «Записки охотника», «Мёртвые души», «Записки из мёртвого дома», Аксакова «Семейная хроника», наконец... без ложной скромности, моё «Детство и отрочество» – это все были новые формы... Теперь это кончилось».
    Хозяин дома достал с полки недавно купленный им том «Современника» 50-х гг., где был напечатан рассказ брата писателя – Николая Николаевича Толстого — «Охота на Кавказе». Лев Николаевич взял в руки журнал и с грустью сказал: «Да, всё это прошло!.. А как хороша эта статья брата! И вообще хорошие тут вещи... Кто тут еще? Островский, его «Праздничный сон до обеда», Фет... Всё это прошло...» [3, с. 104].
    За час до полуночи Л. Н. Толстой с дочерью и те, кто его провожал, поехали к вокзалу. Возбуждённые участники вечернего чаепития вышли на улицу. Отъезжавшие уселись в коляски. Свежий весенний дух бродил по городу, будоражил мысли, пьянил и радовал, вселяя светлые надежды.
    У вокзала и на перроне в тот вечер собралось много народу. Л. Н. Толстого быстро узнали и окружили плотным кольцом. Кто-то из публики, пробравшись сквозь толпу, сказал Толстому несколько слов восхищения его талантом и творчеством, назвав имя писателя великим и пожелав ему долгих лет жизни.
    Толстой прощался со своими друзьями, и видно было, что он искренне взволнован происходящим. К поезду уже прицепили паровоз, он стоял под парами, готовый вот-вот укатить в затемнённую даль. Провожающие вдруг засуетились, заговорили громче, торопливей. Ударил третий звонок, и поезд медленно отошёл от высокого, крытого перрона...
    Толстой уехал, но память о его пребывании в Воронеже долго жила в доме Русановых. Уже осенью Гавриил Андреевич в большом, как обычно, письме к Толстому, сообщал: «Живём мы на той же квартире. После того, как Вы были в ней, я с сожалением перейду на другую. Всё в ней по-прежнему, только в гостиной на столике прибавился новый бюст Ваш... и на стене в моей комнате – недурной литографированный портрет Ваш...».
    Квартира, где побывал великий писатель, стала для Русанова дорогим памятным местом.