Русанова Т. А. Нечаянная встреча

    В самом начале февраля 1936 года я возвращалась со студенческих каникул из Москвы домой в Воронеж.
    Поезд уходил вечером. Вагон был обычный плацкартный, на 6 мест в каждом отсеке. Я заняла свою нижнюю полку слева и свободной осталось только одно верхнее место справа – как раз против меня. Оно оставалось пустым почти до самого отъезда, и лишь за какую-то минуту до отправления поезда появилась (подумать только!) Анна Андреевна Ахматова. Поезд сейчас же тронулся, будто её и ждали.
    Я не сразу узнала великую поэтессу, но смотрела во все глаза на необычное, какое-то знакомое лицо, и думала: «Кто же это? Откуда я её знаю? Где я её видела?»
    Она была одета в зимнее пальто бледно-песочного цвета с мелкой темной пестринкой. Небольшой воротничок коричневого меха оттенял матовую бледность лица. Меховые манжеты почти скрывали кисти рук. Свободного покроя; со спущенными плечами, пальто расширялось книзу, напоминая колокол. Оно не было модным. Такой фасон носили в конце двадцатых годов, я помню это. Пальто именно такого силуэта были у моих старших сестёр до тридцатого года.
   Небрежение модой отнюдь не портило впечатления, скорее наоборот, подчёркивало своеобразие и неповторимость внешнего облика Ахматовой.
    Неожиданно появившись, Анна Андреевна оглядела попутчиков – двух мужчин средних лет и меня. Быстро сняв пальто, она сразу же забралась на верхнюю полку и стала смотреть в окно на уплывающий вправо перрон, точно искала там кого-то в тусклом свете фонарей. Мне хорошо было видно её лицо, и вот тут я её узнала! Узнала её характерный горбоносый профиль, чёрные волосы, высокий гребень.
    Говорят, что Ахматова тогда была стриженой и не носила гребня. Но я так хорошо помню гребень в высокой причёске, такой, какой видела на фотографии в дружеском шарже в каком-то журнале, где он, этот гребень, был подчеркнуто велик!
    Мне шёл тогда двадцатый год. Я смотрела в её лицо и мысли мои лихорадочно мелькали: «Ахматова или нет? Как узнать? Как выяснить? Ведь нельзя же спросить! Конечно, Ахматова! А всё же?».
    Мы все тогда сходили с ума от её стихов, и у меня с собой был маленький прелестный томик «Аппо Domini МСМХХ1».
    Маленький томик на плотной, цвета слоновой кости, бумаге. В то время я не расставалась с ним. Я вынула его из сумочки и стала вертеть в руках перед носом соседей. Необычная книжечка привлекла внимание, и один из попутчиков спросила
    Что это у вас? Дайте посмотреть. Я ответила громко:
    Это стихи Анны Ахматовой, – и протянула ему книжечку. Ахматова резко повернула к нам свою неповторимую голову и вдруг, быстро протянув сверху руку, схватила книжечку.
    Посмотрела, сказала, как будто даже гневно: «Это мои стихи». Ещё раз взглянула на томик и сунула мне его обратно.
    – Простите, я не узнала вас сразу, – пролепетала я и оба мужчины завопили, заговорили, стали предлагать ей нижнее место.
    Но она решительно, непререкаемо отказалась и сразу оборвала начавшийся было разговор. Спряталась там наверху и затихла, как большая, нахохлившаяся, настороженная птица. Мы больше не посмели заговорить с Анной Андреевной – видно, все поняли, что она не хочет никакого общения. Я тогда не знала, что Ахматова едет к Осипу Мандельштаму, к опальному поэту, сосланному в Воронеж. В те годы это было небезопасно, и может быть, ей вовсе не хотелось быть узнанной. Возможно, она пожалела, что открыла своё имя. 
    Сейчас мне говорят, что Ахматова могла принять случайность за провокацию, а попутчиков – за шпиков. Может быть, и так. Не знаю. Но вряд ли. Я, в свои двадцать лет, да и во все времена своей долгой жизни, отнюдь не была похожа ни на шпиона, ни на провокатора.
    Но иногда у меня возникает чувство душевной неловкости из-за того, что, возможно, я невольно доставила Ахматовой неприятные минуты, ненужные отрицательные эмоции.
    Утром приехали в Воронеж, и Ахматова как-то сразу исчезла, точно растворилась на перроне. Может быть, и впрямь боялась, что кто-то будет её «встречать» или «провожать».
    Я рассказала об этой встрече своим сокурсникам в университете, но они почему-то сначала не поверили. Вдруг показалось, что Ахматова не могла ехать в поезде – вот так, вместе с простыми смертными, в простом, даже не купированном вагоне, да ещё на верхней полке, да ещё именно рядом со мной.
    Костя Гусев, усомнившись в моём рассказе, даже выяснял, действительно ли Ахматова приехала в Воронеж. Убедившись в этом, он вместе с друзьями-поэтами отправился навестить Осипа Мандельштама и Анну Ахматову.
    Молодые дарования (им тоже было по 20 лет), как всегда – задиристые и не очень выдержанные, затеяли спор с великими поэтами о смысле, целях, задачах и судьбах поэзии вообще и советской поэзии, на данном этапе, в частности. Но ушли недовольные, не обретя единомышленников. Причём, по молодости, недовольство своё выразили и осудили великих решительно и не слишком стесняясь в выражениях. Я думаю, что Надежда Яковлевна Мандельштам не менее решительно выставила их за дверь.
    ... Иногда по радио у нас в Ленинграде звучит записанный на плёнку голос Анны Андреевны Ахматовой. Она читает свои стихи. Низкий и пленительный, величественный живой голос заполняет, комнату и душу. И я отчётливо вспоминаю свою с ней случайную встречу, и нашу прекрасную молодость, и стихи, и любовь, и всю жизнь. И ещё вспоминаю тихое красивое кладбище в Комарове, кладбище, где под большим крестом нашла свой последний приют великая русская поэтесса Анна Андреевна Ахматова.
    Апрель 1988-го.

***

    Русанова Т. А. Нечаянная встреча // Встречи с Ахматовой и Мандельштамом / А. А. Русанова, Т. А. Русанова. – Воронеж, 1991. – С.4–6.