Сказки А. Н. Афанасьева (Афанасьев Александр Николаевич)
Баба-яга
Ивашко и ведьма
Лисичка-сестричка и волк
Звери в яме
Королевич и его дядька
Баба-яга
Жили себе дед да баба; дед овдовел и женился на другой жене, а от первой жены осталась у него девочка. Злая мачеха ее не полюбила, била ее и думала, как бы вовсе извести. Раз отец уехал куда-то, мачеха и говорит девочке: «Поди к своей тетке, моей сестре, попроси у нее иголочку и ниточку – тебе рубашку сшить». А тетка эта была баба-яга костяная нога.
Вот девочка не была глупа, да зашла прежде к своей родной тетке. «Здравствуй, тетушка!» – «Здравствуй, родимая! Зачем пришла?» – «Матушка послала к своей сестре попросить иголочку и ниточку – мне рубашку сшить». Та ее и научает: «Там тебя, племянушка, будет березка в глаза стегать – ты ее ленточкой перевяжи; там тебе ворота будут скрипеть и хлопать – ты подлей им под пяточки маслица; там тебя собаки будут рвать – ты им хлебца брось; там тебе кот будет глаза драть – ты ему ветчины дай». Пошла девочка; вот идет, идет и пришла.
Стоит хатка, а в ней сидит баба-яга костяная нога и ткет. «Здравствуй, тетушка!» – «Здравствуй, родимая!» – «Меня матушка послала попросить у тебя иголочку и ниточку – мне рубашку сшить». – «Хорошо: садись покуда ткать». Вот девочка села за кросна, а баба-яга вышла и говорит своей работнице: «Ступай, истопи баню да вымой племянницу, да смотри, хорошенько; я хочу ею позавтракать». Девочка сидит ни жива, ни мертва, вся перепуганная, и просит она работницу: «Родимая моя! Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай, решетом воду носи», – и дала ей платочек.
Баба-яга дожидается; подошла она к окну и спрашивает: «Ткешь ли, племянушка, ткешь ли, милая?» – «Тку, тетушка, тку, милая!» Баба-яга и отошла, а девочка дала коту ветчинки и спрашивает: «Нельзя ли как-нибудь уйти отсюдова?» – «Вот тебе гребешок и полотенце, – говорит кот, – возьми их и убежи; за тобою будет гнаться баба-яга, ты приклони ухо к земле и как заслышишь, что она близко, брось сперва полотенце – сделается широкая-широкая река; если ж баба-яга перейдет через реку и станет догонять тебя, ты опять приклони ухо к земле и как услышишь, что она близко, брось гребешок – сделается дремучий-дремучий лес; сквозь него она уже не проберется!»
Девочка взяла полотенце и гребешок и побежала; собаки хотели ее рвать – она бросила им хлебца, и они ее пропустили; ворота хотели захлопнуться – она подлила им под пяточки маслица, и они ее пропустили; березка хотела ей глаза выстегать – она ее ленточкой перевязала, и та ее пропустила. А кот сел за кросна и ткет: не столько наткал, сколько напутал. Баба-яга подошла к окну и спрашивает: «Ткешь ли, племянушка, ткешь ли, милая?» – «Тку, тетка, тку, милая!» – отвечает грубо кот.
Баба-яга бросилась в хатку, увидела, что девочка ушла, и давай бить кота и ругать, зачем не выцарапал девочке глаза. «Я тебе сколько служу, – говорит кот, – ты мне косточки не дала, а она мне ветчинки дала». Баба-яга накинулась на собак, на ворота, на березку и на работницу, давай всех ругать и колотить. Собаки говорят ей: «Мы тебе сколько служим, ты нам горелой корочки не бросила, а она нам хлебца дала». Ворота говорят: «Мы тебе сколько служим, ты нам водицы под пяточки не подлила, а она нам маслица подлила». Березка говорит: «Я тебе сколько служу, ты меня ниточкой не перевязала, а она меня ленточкой перевязала». Работница говорит: «Я тебе сколько служу, ты мне тряпочки не подарила, а она мне платочек подарила».
Баба-яга костяная нога поскорей села на ступу, толкачом погоняет, помелом след заметает и пустилась в погоню за девочкой. Вот девочка приклонила ухо к земле и слышит, что баба-яга гонится, и уж близко, взяла да и бросила полотенце: сделалась река такая широкая-широкая! Баба-яга приехала к реке и от злости зубами заскрипела; воротилась домой, взяла своих быков и пригнала к реке; быки выпили всю реку дочиста. Баба-яга пустилась опять в погоню. Девочка приклонила ухо к земле и слышит, что баба-яга близко, бросила гребешок: сделался лес такой дремучий да страшный! Баба-яга стала его грызть, но сколь ни старалась – не могла прогрызть и воротилась назад.
А дед уже приехал домой и спрашивает: «Где же моя дочка?» – «Она пошла к тетушке», – говорит мачеха. Немного погодя и девочка прибежала домой. «Где ты была?» – спрашивает отец. «Ах, батюшка! – говорит она. – Так и так – меня матушка посылала к тетке попросить иголочку с ниточкой – мне рубашку сшить, а тетка, баба-яга, меня съесть хотела». – «Как же ты ушла, дочка?» Так и так – рассказывает девочка.
Дед как узнал все это, рассердился на жену и расстрелил ее; а сам с дочкою стал жить да поживать да добра наживать, и я там был, мед-пиво пил: по усам текло, в рот не попало.
Ивашко и ведьма
Жил себе дед да баба, у них был один сыночек Ивашечко; они его так-то уж любили, что и сказать нельзя! Вот просит Ивашечко у отца и матери: «Пустите меня, я поеду рыбку ловить». – «Куда тебе! Ты еще мал, пожалуй, утонешь, чего доброго!» – «Нет, не утону; я буду вам рыбку ловить: пустите!» Баба надела на него белую рубашечку, красным поясом подпоясала и отпустила Ивашечка.
Вот он сел в лодку и говорит:
Човник, човник, плыви далыпенько!
Човник, човник, плыви далыпенько!
Челнок поплыл далеко-далеко, а Ивашко стал ловить рыбку. Прошло мало ли, много ли времени, притащилась баба ни берег и зовет своего сынка:
Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек!
Приплынь, припльшь на бережочек;
Я тебе есть и пить принесла.
А Ивашко говорит:
Човник, човник, плыви к бережку:
То меня матинька зовет.
Челнок приплыл к бережку; баба забрала рыбу, накормила-напоила своего сына, переменила ему рубашечку и поясок и отпустила опять ловить рыбку.
Вот он сел в лодочку и говорит:
Човник, човник, плыви дальшенько!
Човник, човник, плыви дальшенько!
Челнок поплыл далеко-далеко, а Ивашко стал ловить рыбку. Прошло мало ли, много ли времени, притащился дед на" берег и зовет своего сынка:
Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек!
Приплынь, приплынь на бережочек;
Я тебе есть и пить принес.
А Ивашко:
Човник, човник, плыви к бережку:
То меня батинька зовет.
Челнок приплыл к бережку; дед забрал рыбу, накормил-напоил сынка, переменил ему рубашечку и поясок и отпустил опять ловить рыбку.
Ведьма слышала, как дед и баба призывали Ивашку, и захотелось ей овладать мальчиком. Вот приходит она на берег и кричит хриплым голосом:
Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек!
Приплынь, приплынь на бережочек;
Я тебе есть и пить принесла.
Ивашко слышит, что это голос не его матери, а голос ведьмы, и поет:
Човник, човник, плыви дальшенько,
Човник, човник, плыви дальшенько:
То меня не мать зовет, то меня ведьма зовет.
Ведьма увидела, что надобно звать Ивашку тем же голосом, каким его мать зовет, побежала к кузнецу и просит его: «Ковалику, ковалику! Скуй мне такой тонесенький голосок, как у Ивашкиной матери; а то я тебя съем!» Коваль сковал ей такой голосок, как у Ивашкиной матери. Вот ведьма пришла ночью на бережок и поет:
Ивашечко, Ивашечко, мой сыночек!
Приплынь, приплынь на бережочек;
Я тебе есть и пить принесла.
Ивашко приплыл; она рыбу забрала, его самого схватила и унесла к себе. Пришла домой и заставляет свою дочь Аленку: «Истопи печь пожарче да сжарь хорошенько Ивашку, а я пойду соберу гостей – моих приятелей». Вот Аленка истопила печь жарко-жарко и говорит Ивашке: «Ступай, садись на лопату!» – «Я еще мал и глуп, – отвечает Ивашко, – я ничего еще не умею – не разумею; поучи меня, как надо сесть на лопату». – «Хорошо, – говорит Аленка, – поучить недолго!» – и только села она на лопату, Ивашко так и барахнул ее в печь и закрыл заслонкой, а сам вышел из хаты, запер двери и влез на высокий-высокий дуб.
Ведьма приходит с гостями и стучится в хату; никто не отворяет ей дверей. «Ах, проклятая Аленка! Верно, ушла куда-нибудь играть». Влезла ведьма в окно, отворила двери и впустила гостей; все уселись за стол, а ведьма открыла заслонку, достала жареную Аленку – и на стол: ели-ели, пили-пили и вышли на двор и стали валяться на траве. «Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись, – кричит ведьма. – По-катюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись!» А Ивашко переговаривает ее с верху дуба: «Покатайся, поваляйся, Аленкина мясца наевшись!» – «Мне что-то послышалось», – говорит ведьма. «Это листья шумят!» Опять ведьма говорит: «Покатюся, повалюся, Ивашкина мясца наевшись!», а Ивашко свое: «Покатися, повалися, Аленкина мясца наевшись!» Ведьма посмотрела вверх и увидела Ивашку; бросилась она грызть дуб – тот самый, где сидел Ивашко, грызла, грызла, грызла – два передних зуба выломала и побежала в кузню. Прибежала и говорит: «Ковалику, ковалику! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!» Коваль сковал ей два железных зуба.
Воротилась ведьма и стала опять грызть дуб; грызла, грызла, и только что перегрызла, как Ивашко взял да и перескочил на другой, соседний дуб, а тот, что ведьма перегрызла, рухнул наземь. Ведьма видит, что Ивашко сидит уже на другом дубе, заскрипела от злости зубами и принялась снова грызть дерево; грызла, грызла, грызла – два нижних зуба выломала и побежала в кузню. Прибежала и говорит: «Ковалику, ковалику! Скуй мне железные зубы, а не то я тебя съем!» Коваль сковал ей еще два железных зуба. Воротилась ведьма и стала опять грызть дуб. Ивашко не знает, что ему и делать теперь; смотрит: летят гуси-лебеди; он и просит их:
Гуси мои, лебедята,
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня до батиньки, до матиньки;
У батиньки, у матиньки
Пити-ести, хорошо ходити!
«Пущай тебе середние возьмут», – говорят птицы. Ивашко ждет; летит другое стадо, он опять просит:
Гуси мои, лебедята,
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня до батиньки, до матиньки;
У батиньки, у матиньки
Пити-ести, хорошо ходити!
«Пущай тебя задние возьмуть». Ивашко опять ждет; летит третье стадо, он просит:
Гуси мои, лебедята,
Возьмите меня на крылята,
Понесите меня до батиньки, до матиньки;
У батиньки, у матиньки
Пити-ести, хорошо ходити!
Гуси-лебеди подхватили его и понесли домой, прилетели к хате и посадили Ивашку на чердак.
Рано поутру баба собралась печь блины, печет, а сама вспоминает сынка: «Где-то мой Ивашечко? Хоть бы во сне его увидать!» А дед говорит: «Мне снилось, будто гуси-лебеди принесли нашего Ивашку на своих крыльях». Напекла баба блинов и говорит: «Ну, старик, давай делить блины: это – тебе, дед, это – мне; это – тебе, дед, это – мне...» – «А мне нема!» – отзывается Ивашко. «Это – тебе, дед, это – мне...» – «А мне нема!» – «А ну, старик, – говорит баба, – посмотри, щось там такё?» Дед полез на чердак и достал оттуда Ивашку. Дед и баба обрадовались, расспросили сына обо всем, обо всем и стали вместе жить да поживать да добра наживать.
Лисичка-сестричка и волк
Жили себе дед да баба. Дед говорит бабе: «Ты, баба, пеки пироги, а я поеду за рыбой». Наловил рыбы и везёт домой целый воз. Вот едет он и видит: лисичка свернулась калачиком и лежит на дороге. Дед слез с воза, подошёл к лисичке, а она не ворохнётся, лежит себе как мёртвая. «Вот будет подарок жене», – сказал дед, взял лисичку и положил на воз, а сам пошёл впереди.
А лисичка улучила время и стала выбрасывать полегоньку из воза всё по рыбке да по рыбке, всё по рыбке да по рыбке. Повыбросила всю рыбу, и сама ушла.
«Ну, старуха, – говорит дед, – какой воротник привёз я тебе на шубу». – «Где?» – «Там, на возу, – и рыба и воротник». Подошла баба к возу: ни воротника, ни рыбы, и начала ругать мужа: «Ах ты, старый хрен! Такой-сякой! Ты ещё вздумал обманывать!»
Тут дед смекнул, что лисичка-то была не мёртвая. Погоревал, погоревал, да делать-то нечего.
А лисичка собрала всю разбросанную по дороге рыбу в кучку, села и ест себе. Навстречу ей идёт волк: «Здравствуй, кумушка!» – «Здравствуй, куманёк!» – «Дай мне рыбки!» – «Налови сам, да и ешь». – «Я не умею».
– «Эка, ведь я же наловила; ты, куманёк, ступай на реку, опусти хвост в прорубь, сиди да приговаривай: «Ловись, рыбка, и мала и велика! Ловись, рыбка, и мала и велика! Рыбка к тебе сама на хвост нацепляется, да смотри, сиди подольше, а то не наловишь».
Волк пошёл на реку, опустил хвост в прорубь; дело-то было зимою. Уж он сидел, сидел, целую ночь просидел, хвост его и приморозило; попробовал было приподняться: не тут-то было. «Эка, сколько рыбы привалило, и не вытащишь!» – думает он. Смотрит, а бабы идут за водой и кричат, завидя серого: «Волк, волк! Бейте его! Бейте его!» Прибежали и начали колотить волка – кто коромыслом, кто ведром, чем кто попало. Волк прыгал-прыгал, оторвал себе хвост и пустился без оглядки бежать. «Хорошо же, – думает, – уж я тебе отплачу, кумушка!»
А лисичка-сестричка, покушамши рыбки, захотела попробовать, не удастся ли еще что-нибудь стянуть; забралась в одну избу, где бабы пекли блины, да попала головой в кадку с тестом, вымазалась и бежит. А волк ей навстречу: «Так-то учишь ты? Меня всего исколотили!» – «Эх, куманёк, – говорит лисичка-сестричка, – у тебя хоть кровь выступила, а у меня мозг, меня больней твоего прибили; я насилу плетусь». – «И то правда, – говорит волк, – где тебе, кумушка, уж идти; садись на меня, я тебя довезу». Лисичка села ему на спину, он её и понёс. Вот лисичка-сестричка сидит, да потихоньку и говорит: «Битый небитого везёт, битый небитого везёт». – «Что ты, кумушка, говоришь?» – «Я, куманек, говорю: битый битого везёт». – «Так, кумушка, так!»
«Давай, куманёк, построим себе хатки». – «Давай, кумушка!» – «Я себе построю лубяную, а ты себе ледяную». Принялись за работу, сделали себе хатки: лисичке – лубяную, а волку – ледяную, и живут в них. Пришла весна, волчья хатка и растаяла. «А, кумушка! – говорит волк. – Ты меня опять обманула, надо тебя за это съесть». – «Пойдем, куманёк, еще покопаемся, кому-то кого достанется есть». Вот лисичка-сестричка привела его в лес к глубокой яме и говорит: «Прыгай! Если ты перепрыгнешь через яму – тебе меня есть, а не перепрыгнешь – мне тебя есть». Волк прыгнул и попал в яму. «Ну, – говорит лисичка, – сиди же тут!» – и сама ушла.
Идёт она, несёт скалочку в лапках и просится к мужичку в избу: «Пусти лисичку-сестричку переночевать». – «У нас и без тебя тесно». – «Я не потесню вас; сама лягу на лавочку, хвостик под лавочку, скалочку под печку». Её пустили. Она легла сама на лавочку, хвостик под лавочку, скалочку под печку. Рано поутру лисичка встала, сожгла свою скалочку, а после спрашивает: «Где же моя скалочка? Я за неё и гусочку не возьму!» Мужик – делать нечего – отдал ей за скалочку гусочку; взяла лисичка гусочку, идёт и поёт:
Шла лисичка-сестричка по дорожке,
Несла скалочку;
За скалочку – гусочку!
Стук, стук, стук! – стучится она в избу к другому мужику. «Кто там?» – «Я – лисичка-сестричка, пустите переночевать». – «У нас и без тебя тесно». – «Я не потесню вас; сама ляжу на лавочку, хвостик под лавочку, гусочку под печку». Ее пустили. Она легла сама на лавочку, хвостик под лавочку, гусочку под печку. Рано утром она вскочила, схватила гусочку, ощипала ее, съела и говорит: «Где же моя гусочка? Я за нее индюшечку не возьму!» Мужик – делать нечего – отдал ей за гусочку индюшечку; взяла лисичка индюшечку, идет и поет:
И шла лисичка-сестричка по дорожке,
Несла скалочку;
За скалочку – гусочку,
За гусочку – индюшечку!
Стук, стук, стук! – стучится она в избу к третьему мужику. «Кто там?» – «Я – лисичка-сестричка, пустите переночевать». – «У нас и без тебя тесно». – «Я не потесню вас; сама ляжу на лавочку, хвостик под лавочку, индюшечку под печку». Ее пустили. Вот она легла на лавочку, хвостик под лавочку, индюшечку под печку. Рано утром лисичка вскочила, схватила индюшечку, ощипала ее, съела и говорит: «Где же моя индюшечка? Я за нее не возьму и невесточку!» Мужик – делать нечего – отдал ей за индюшечку невесточку; лисичка посадила ее в мешок, идет и поет:
И шла лисичка-сестричка по дорожке,
Несла скалочку;
За скалочку – гусочку,
За гусочку – индюшечку
За индюшечку – невесточку!
Стук, стук, стук! – стучится она в избу к четвертому мужику. «Кто там?» – «Я – лисичка-сестричка, пустите переночевать». — «У нас и без тебя тесно». – «Я не потесню вас; сама ляжу на лавочку, хвостик под лавочку, а мешок под печку». Ее пустили. Она легла на лавочку, хвостик под лавочку, а мешок под печку. Мужик потихоньку выпустил из мешка невесточку, а впихал туда собаку. Вот поутру лисичка-сестричка собралась в дорогу, взяла мешок, идет и говорит: «Невесточка, пой песни!», а собака как зарычит. Лисичка испугалась, как шваркнет мешок с собакою да бежать.
Вот бежит лисичка и видит: на воротах сидит петушок. Она ему и говорит: «Петушок, петушок! Слезь сюда, я тебя исповедаю: у тебя семьдесят жен, ты завсегда грешон». Петух слез; она хвать его и скушала.
Звери в яме
Жил себе старик со старушкой, и у них только и было именья, что один боров. Пошел боров в лес желуди есть. Навстречу ему идет волк. «Боров, боров, куда ты идешь?» – «В лес, желуди есть». – «Возьми меня с собою». – «Я бы взял, – говорит, – тебя с собою, да там яма есть глубока, широка, ты не перепрыгнешь». – «Ничего, – говорит, – перепрыгну». Вот и пошли; шли-шли по лесу и пришли к этой яме. «Ну, – говорит волк, – прыгай». Боров прыгнул – перепрыгнул. Волк прыгнул, да прямо в яму. Ну, потом боров наелся желудей и отправился домой.
На другой день опять идет боров в лес. Навстречу ему медведь. «Боров, боров, куда ты идешь?» – «В лес, желуди есть». – «Возьми, – говорит медведь, – меня с собою». – «Я бы взял тебя, да там яма глубока, широка, ты не перепрыгнешь». – «Небось, – говорит, – перепрыгну».
Подошли к этой яме. Боров прыгнул – перепрыгнул; медведь прыгнул – прямо в яму угодил. Боров наелся желудей, отправился домой.
На третий день боров опять пошел в лес желуди есть. Навстречу ему косой заяц. «Здравствуй, боров!» – «Здравствуй, косой заяц!» – «Куда ты идешь?» – «В лес, желуди есть». – «Возьми меня с собою». – «Нет, косой, там яма есть широка, глубока, ты не перепрыгнешь». – «Вот не перепрыгну, как не перепрыгнуть!» Пошли и пришли к яме. Боров прыгнул – перепрыгнул. Заяц прыгнул – попал в яму. Ну, боров наелся желудей, отправился домой.
На четвертый день идет боров в лес желуди есть. Навстречу ему лисица; тоже просится, чтоб взял ее боров с собою. «Нет, – говорит боров, – там яма есть глубока, широка, ты не перепрыгнешь». – «И-и, – говорит лисица, – перепрыгну!» Ну, и она попалась в яму. Вот их набралось там в яме четверо, и стали они горевать, как им еду добывать.
Лисица и говорит: «Давайте-ка голос тянуть; кто не встянет – того и есть станем». Вот начала тянуть голос; один заяц отстал, а лисица всех перетянула. Взяли зайца, разорвали и съели. Проголодались и опять стали уговариваться голос тянуть; кто отстанет – чтоб того и есть. «Если, – говорит лисица, – я отстану, то и меня есть, все равно!» Начали тянуть; только волк отстал, не мог встянуть голос. Лисица с медведем взяли его, разорвали и съели.
Только лисица надула медведя: дала ему немного мяса, а остальное припрятала от него, ест себе потихоньку. Вот медведь начинает опять голодать и говорит: «Кума, кума, где ты берешь себе еду?» – «Экой ты, кум! Ты возьми-ка просунь себе лапу в ребра, зацепись за ребро – так и узнаешь, как есть». Медведь так и сделал, зацепил себя лапой за ребро, да и околел. Лисица осталась одна. После этого, убрамши медведя, начала лисица голодать.
Над этой ямой стояло древо, на этом древе вил дрозд гнездо. Лисица сидела, сидела в яме, все на дрозда смотрела и говорит ему: «Дрозд, дрозд, что ты делаешь?» – «Гнездо вью». – «Для чего ты вьешь?» – «Детей выведу». – «Дрозд, накорми меня, если не накормишь – я твоих детей поем». Дрозд горевать, дрозд тосковать, как лисицу ему накормить. Полетел в село, принес ей курицу. Лисица курицу убрала и говорит опять: «Дрозд, дрозд, ты меня накормил?» – «Накормил». – «Ну, напои ж меня». Дрозд горевать, дрозд тосковать, как лисицу напоить. Полетел в село, принес ей воды. Напилась лисица и говорит: «Дрозд, дрозд, ты меня накормил?» – «Накормил». – «Ты меня напоил?» – «Напоил». – «Вытащи ж меня из ямы».
Дрозд горевать, дрозд тосковать, как лисицу вынимать. Вот начал он палки в яму метать; наметал так, что лисица выбралась по этим палкам на волю и возле самого древа легла – протянулась. «Ну, – говорит, – накормил ты меня, дрозд?» – «Накормил». – «Напоил ты меня?» – «Напоил». – «Вытащил ты меня из ямы?» – «Вытащил». – «Ну, рассмеши ж меня теперь».
Дрозд горевать, дрозд тосковать, как лисицу рассмешить. «Я, – говорит он, – полечу, а ты, лиса, иди за мною». Вот хорошо – полетел дрозд в село, сел на ворота к богатому мужику, а лисица легла под воротами. Дрозд и начал кричать: «Бабка, бабка, принеси мне сала кусок! Бабка, бабка, принеси мне сала кусок!» Выскочили собаки и разорвали лисицу.
Я там была, мед-вино пила, по губам текло, в рот не попало. Дали мне синий кафтан; я пошла, а вороны летят да кричат: «Синь кафтан, синь кафтан!» Я думала: «Скинь кафтан», взяла да и скинула. Дали мне красный шлык. Вороны летят да кричат: «Красный шлык, красный шлык!» Я думала, что «краденый шлык», скинула – и осталась ни с чем.
Королевич и его дядька
Был мужик, у него было три сына: два умных, третий дурак. Вот хорошо, зачал мужик горох сеять, и повадился к нему на горох незнамо кто. Видит отец, что все побито, повалено, потоптано, и стал говорить своим детям: «Дети мои любезные! Надобно караулить, кто такой горох у нас топчет?» Сейчас большой брат пошел караулить. Приходит полуночное время, Ударил его сон – горох потоптан, а он ничего не видал. Опосля досталось караулить середнему брату – и середний ничего не видал. «Сем-ка я пойду, – говорит дурак, – уж я не прогляжу!» – «Хорошо ты поёшь! Каково станется?» – отвечают ему братья.
И таки пошел дурак караулить, взял с собой воз лык да фунт табаку. Как стал его сон ударять, он стал табаку больше нюхать. Приезжает на горох Никанор-богатырь, пускает своего коня, а сам лег богатырским сном спать – лег и заснул. Сейчас это дурак взял и зачал его сонного лыками путлять, Упутлял его лыками и пришел к отцу. «Ну, – говорит, – поймал я вора!» Отец приходит, смотрит: «Как же ты, дурак, мог этакую силу повалить?»
Вот донесли царю, что пойман этакий богатырь. Царь сейчас посылает: «Кем он пойман?» Докладают ему, что пойман таким-то дураком. Тут сейчас царь приказывает: «Приведите мне дурака!» Привели; царь спрашивает: «Как же это, дурак, как бы его сюда перевезть?» Он ему говорит: «А вот как надобно править: надобно двенадцать лошадей, да шестьдесят человек народу, да чугунные дроги – тогда можно положить Никанора-богатыря на дроги и привезть сюда».
Привезли богатыря к царю. «Как же, дурак, – спрашивает царь, – куды же его посадить и чем закрепить, чтоб не ушел?» Дурак говорит: «На двадцать аршин вели земли выкопать, той землей завали чугунные стены да накати накатники: крепко будет!» Завалили чугунные стены, накатили накатники, посадили туда Никанора-богатыря и поставили над ним полк солдат караульных. Дурак зацепил крюком, перервал лыки и развязал богатыря. Царь дурака наградил, домой отпустил.
Раз как-то гуляли царские дети по саду и пущали золотые стрелы, и попала стрела меньшого брата, Ивана-царевича, в окошечко Никанора-богатыря. «Ах, Никанор-богатырь, отдай мою стрелку». – «Помоги мне, – говорит Никанор-богатырь, – прикажи хоть одну накатинку скатить – так отдам твою стрелку; пожалуй, еще три своих подарю!» Иван-царевич понатужился и сам снял одну накатину; Никанор-богатырь отдал ему золотую стрелку и говорит: «Ну, Иван-царевич, будешь ты лакеем, пастухом и поваром, и опять будешь Иваном-царевичем».
Сейчас разломал Никанор-богатырь свою темницу, вылез оттуда и весь полк побил. Царь пришел, увидал и ужаснулся: «Кем богатырь выпущен?» Тут валялись избитые, израненные: у того солдата рука оторвана, у того нога изломана; говорят они царю: «Так и так, Иван-царевич выпустил». Осердился царь, послал собирать с разных земель королей и принцев. Собрались короли и принцы; угостил их царь и стал с ними думать-гадать. «Что мне, – говорит, – с сыном, Иваном-царевичем, делать? Ведь царских детей ни казнят, ни вешают». Присоветовали ему: дать царевичу одного слугу, и пускай идет, куда сам знает!
Пошел Иван-царевич от своего отца; шел ни много, ни мало, и захотелось ему пить. Приходит к колодезю, глянул – далече вода, не достанешь, напиться нечем. Говорит он слуге своему: «Ах, Ванька, как же быть?» – «Ну, Иван-царевич, – говорит Ванька, – держи меня за ноги, я напьюся, а там и тебя напою; а то не достанешь – далече вода». Сейчас это Ванька начал пить, напился, а там стал царевича держать. Иван-царевич напился: «Ну, Ванька, вытаскивай меня!» Он ему отвечает: «Нет же! Будь ты Ванька, а я буду Иван-царевич». – «Что ты, дурак, пустое болтаешь!» – «Сам болтаешь! Коли не хочешь, утоплю в колодезе!» – «Нет же! Лучше не топи; будь ты Иван-царевич, а я буду Ванька».
На том и поладили; приходят в большой град столичный, прямо в палаты царские; названый царевич идет впереди, кресты кладет не по-писаному, поклоны ведет не по-ученому; а настоящий царевич позади выступает, кресты кладет по-писаному, поклоны ведет по-ученому. Царь принимает их с охотою. «Живите у меня», – говорит. Сейчас Ванька-названник начал наговаривать: «Ах, какой лакей у меня! Как хорошо скотину стережет! Если лошадей погонит, то у всякой лошади сделаются хвост золотой, грива золотая, по бокам часты звезды; а коров погонит, у всякой коровы сделаются рога золотые, хвост золотой, по бокам часты звезды».
Дал ему царь лошадей стеречь. Погнал Иван-царевич табун в чистое поле; все лошади от него разбежалися. Он сел и заплакал горько: «Эх, Никанор-богатырь, что ты сделал надо мной! Как мне теперь быть?» Откуда не взялся – является перед ним Никанор-богатырь. «Что, – говорит, – тебе надобно, Иван-царевич?» Тот рассказал ему про свое горе. «Ничего! Поедем-ка с тобой, соберем всех лошадей да погоним к моей меньшой сестре. Меньшая сестра все поделает, что тебе царь приказал». Пригнали табун к меньшой сестре; она и впрямь все поделала, накормила-напоила гостей и домой проводила. Гонит Иван-царевич лошадей к царскому дворцу: у всякой лошади грива золота, хвост золотой, по бокам звезды. Названник Ванька под окном сидит: «Ах, каналья, сделал-таки, сделал! Хитёр, – говорит, – мудёр!»
Ну, теперича приказывает ему царь коров гнать: «Чтоб было то же сделано, а если не сделаешь – я тебя на воротах расстреляю!» Иван-царевич горько заплакал и погнал коров; целый день стерег. «Ах, друг Никанор, явись передо мной!» Никанор-богатырь является; погнали к его середней сестре; она всем коровам поделала рожки золотые, хвосты золотые, по бокам – звезды; накормила гостей, напоила и домой проводила. Гонит Иван-царевич коров, а Ванька-названник под окном сидит. «Ах, – говорит, – хотел погубить, да нет: и это сделал!» Царь увидал: «Вот так пастух! Вишь каких лошадей да коров поставил – любо-дорого посмотреть!» Говорит ему Ванька: «Он мне и кушанье хорошо готовит!» Царь сейчас отправил его в поварскую; пошел Иван-царевич к поварам под начало, а сам горько плачет: «Господи! Я ничего не умею; это все на меня напраслину наговаривают».
Вот задумал царь отдать свою дочь за названника; а тут и пишет к нему трехглавый змей: «Если ты не отдашь своей дочери за меня, то я всю твою силу порублю и тебя самого в полон возьму». Говорит царь своему нареченному зятю: «Что же мне делать?» Ванька отвечает: «Батенька, выставим силу; может быть, и наша возьмет!» Выставили силу, стали воевать. А Иван-царевич просится у поваров: «Пустите меня, дяденьки, посмотреть сражение; я сроду не видал». Те говорят: «Ступай, посмотри!» Сейчас приходит он на чистое поле и говорит: «Друг Никанор, явись передо мной». Никанор-богатырь перед ним является: «Что угодно тебе, Иван-царевич, то и буду делать». Он спрашивает: «Как же нам разогнать все это сражение, побить неприятелей? Сослужи-ка мне эту службу». – «Это службишка, а не служба!»
Поехал Никанор-богатырь и разогнал силу неприятельскую, всех побил, порубал. «Ну, теперь надо свадьбу играть!» – говорит царь. Вдруг пишет шестиглавый змей: «Если ты не отдашь своей дочери за меня, то всю силу твою порублю и тебя самого в полон возьму!» – «Ах, как же нам быть?» – спрашивает царь. Говорит Ванька: «Нечего делать – надо силу выставлять; может быть, нам Бог помогает!» Выставили против силы змеиной свою армию. Стал Иван-царевич проситься у поваров: «Дяденьки, отпустите меня посмотреть». – «Ступай, да скорей назад приходи». Он пошел на чистое поле: «Ах, друг Никанор, явись передо мной!» Никанор-богатырь является: «Что тебе угодно, все для тебя буду делать». – «Как бы нам порубить эту силу?» Отвечает Никанор-богатырь: «Поеду и потружусь для тебя!» Пустился на рать-силу змеиную и побил ее всю дочиста. «Ну, – говорит царь, – теперь нам можно и свадьбу играть: никакой помехи не будет!» Взялись за свадьбу, а тут двенадцатиглавый змей пишет: «Если не отдашь за меня своей дочери, то всю твою силу побью, тебя самого в полон возьму, а царство твое головней выжгу!» Надобно опять выставлять армию. «Если станет змей побивать, – думает царь, – в ту ж минуту отдам ему дочь добром, чтоб только царства не тронул». Иван-царевич просится у поваров: «Дяденьки, отпустите меня посмотреть». – «Ступай, да скорей назад приходи!»
Вот приходит он на чистое поле, свистнул-гаркнул своим громким голосом: «Друг Никанор, явись передо мной!» Никанор-богатырь является: «Ну, брат Иван-царевич, вот когда служба-то нам пришла! Садись и ты на коня, и поедем: я впереди – на двенадцатиглавого змея, а ты позади – на всех его богатырей». А у того змея было двенадцать подручных богатырей. Сел Иван-царевич на коня и вслед за Никанором-богатырем поехал на неприятеля; стали биться-рубиться, изводить силу змеиную.
На том бою ранили Ивана-царевича в руку; он повернул коня и прямо наехал на царскую карету. Царевна сняла с себя шаль, разорвала пополам и половинкой завязала ему руку. Иван-царевич опять ударил на змея и побил все его войско; после приехал в свое место, лег спать и заснул крепким богатырским сном. Во дворце свадьба готовится; хватились его повара. «Куда, – говорят, – делся наш молодой повар?» Побежали искать и нашли сонного; стали будить – никак не разбудят, стали толкать – никак не растолкают. Один повар взял колотушку: «Сейчас пришибу его; пускай пропадает!» Ударил его раз, другой; Иван-царевич проснулся: «Ах, братцы, я проспал!» И просит: «Дяденьки, не сказывайте, что я так долго спал». Те говорят: «Пойдем, дурак, скорее, чтобы нас за тебя не ругали!»
Привели его в поварскую и заставили кастрюли чистить. Иван-царевич засучил рукава и принялся за работу. Увидала царевна у него половину своей шали: «Покажи-ка, Ванька! Где ты этот платок взял?» Тут он и признался. «Не тот, – говорит, – названник – царевич, а я!» — и рассказал ей все, как было. Сейчас взяла царевна его за руку, повела к отцу: «Вот мой нареченный жених, а не тот лакей!» Царь стал у него спрашивать: «Как у вас дело было?» – Так и так, говорит. Царь перевенчал свою дочь за Ивана-царевича, а названника расказнил. И я там был, мед-вино пил, по усам текло, во рту не было; подали белужины – остался не ужинавши.