Счёт Времени (Коноплин Николай Тихонович)
Отрывки из повести "Счёт времени"
<…>
…Тут нужно сказать ещё несколько слов о Чижовке, откуда я родом. Это была старая городская окраина – этим определялось многое. У нас ещё часто можно было встретить хулиганских парней в сапогах «джимми», с завитыми чубами. В школе старшеклассники, закрывшись в уборной, вовсю курили. А мы мальчишки-шкеты, тоже по-своему «давили фасон»: надвигали на брови кепки, чтобы выглядеть позадиристее, пускали ребятам с других улиц «юшку» из носа.
<…>
Подошло время сказать слово о мелодии, которая сопровождает меня всю жизнь. И, как мне кажется, не только мою. О мелодии родной улицы. Не верьте людям, утверждающим, что таковых не существует – увы! Бог не дал им таланта услышать их. Впрочем, «талант» для таковых – понятие абсолютно неавторитетное.
Мелодии улиц не планируются. Они рождаются задолго до нашего появления, и с годами определённые ноты звучат всё громче и громче.
<…>
… Но в душе моей, перебивая эти мелодии, неизменно и громче всех звучала всё-таки мелодия моей родной улицы…
По отцу и Ленинград, и мой Воронеж – родные дети. И не даром и там, и у нас в центре стояли и стоят памятники ему – Петру Первому. Но звучание улиц такое непохожее!
В воронежских улицах, бегущих вдоль реки и осенённых кронами каштанов, лип, акаций и тополей, то взбирающихся на горы, то сбегающих с них, всегда звучит для меня мягкое ми (на виолончели). Может ещё и потому, что как-то в детстве я услышал звуки виолончели, проходя вечером мимо ресторана «Бристоль». В открытое огромное окно ветер выдувал кремоватую кружевную занавесь, и я долго стоял, глядя на неё, почти живую, прислушиваясь, стараясь запомнить мелодию. Кажется, это была «Персидская песня» Рубинштейна.
…Наш переулок назывался Пограничным, потому что он отделял Чижовку от Гусиновки и Успенки. Так назывались три длинные-предлинные улицы с целою системой тупиков и закоулков, где тем не менее каждый дом имел своё лицо. И если покопаться в фолиантах Великой Истории, то можно без труда обнаружить, что когда-то здесь шагал, сутулясь, Пётр, приезжавший сюда строить российский флот.
…И ещё кое-кто, о ком я расскажу позже…
А школа наша стояла наискосок от крутой Ильинской горы, которая связывала нашу улицу с центром. Гора была замощена булыжником. Летом, высекая жёлтые искры, по ней мчались ломовые извозчики, а зимой катались на коньках мы. Сбоку были проложены дорожки для пешеходов, в самых крутых местах уложены ступеньки. Зимой мальчишки посыпали дорожки золой, чтобы пешеходы не скользили, а потом взимали плату «за посыпку» – гривенниками, пятаками, копейками.
Я вспоминаю, и, как хотите, для меня это – звучит!
…Сейчас над Ильинской горой стоит стеклянная громада университета. По вечерам корпуса его насквозь просвечиваются электричеством и видны далеко вокруг. Рядом – ровные порядки высотных серых домов, звучащих однообразной мелодией… Слишком она равнодушная, что ли?..
<…>
Коноплин Н. Т. Счёт времени. Москва, 1978. С. 21, 140–142.