Щедрое сердце (Кретова Ольга Капитоновна)

Алфавитный указатель имен

    Две женщины в белых халатах стоят у больничной койки, где, укрытый по грудь

простынёй, спит юноша лет двадцати двух. На лице его залегли тени недавнего страдания, но дышит он уже ровнее, спокойнее. Белизна простыни подчёркивает загар откинутых поверх неё рук. Ещё вчера эти руки поворачивали штурвал комбайна. Скоро они снова нальются силой. Жизнь больного вне опасности.

    Комбайнёр Николай Шабанов убирал пшеницу в селе Хлебородном. Болезнь подкралась коварно, без симптомов. Она сразу схватила человека в клещи.

    Шабанова срочно доставили в Старую Тойду. Здесь, в сельской участковой больнице, ему сделали операцию язвы желудка.

    Теперь, поздним ночным часом, два хирурга – Надежда Петровна Клюшина и её дочь Валентина Петровна Ефимова – пришли в палату, чтобы ещё раз проверить состояние больного.

    Молодой врач Валентина Петровна склоняется над больным. Мать видит её нежную шею, обрамлённую белокурыми волосами, маленькую милую родинку на щеке, над самым уголком рта. Смешанное чувство удивления и гордости охватывает Надежду Петровну: ведь это Валя, её девочка, несколько часов назад безупречно чётко, с абсолютным самообладанием провела сложную операцию, спасла человека.

    Шабанов мирно спит. И, не нарушив его покоя, бесшумно ступая по ковровой дорожке, мать и дочь выходят в коридор.

    Августовская ночь льётся в окна. Белый лунный свет, победив свет электричества, лежит на глянцевых листьях огромных фикусов. Отвечая своим думам, Надежда Петровна тихо произносит:

    – Если бы отец мог видеть тебя, Валюша…

***

    Это было лет двадцать пять назад. Учительница Надя Клюшина вышла замуж. Разная бывает любовь на свете. Бывает любовь слепая, жадная, которая всё хочет захватить только себе: и все до дна чувства близкого человека, и помыслы его, и каждый миг жизни, и результаты его труда. Тяжко нести бремя такой любви, и бесплодна её нива.

    Надина любовь была иная – широкая, как полноводная река.

    В своём муже молодая женщина прозорливо угадала человека недюжинных, ещё не раскрытых способностей и всею силой души желала, чтобы он обогатил себя знаниями. По настоянию жены фельдшер Пётр Михайлович Ефимов поступил на медфак. Сама Надежда Петровна, работая и ведя домашнее хозяйство, ещё успевала заочно учиться на педагогическом факультете.

    Постепенно глубокая вера в одарённость мужа породила у Надежды Петровны стремление не только быть вместе с ним дома, в семье, но идти по одной трудовой дороге. Ей захотелось, чтобы и дело их стало общим.

    В 1929 году, имея уже двух дочерей, Надежда Петровна поступила в Воронежский медицинский институт и здесь обнаружилось, что своего-то собственного призвания она до сей поры и не знала: у неё оказалось бестрепетно точная рука – рука хирурга.

    Супруги-врачи решили работать в деревне. Не все их знакомые отнеслись к этому одобрительно. Один профессор, узнав, что они уезжают из Воронежа, чтобы принять медицинский участок в Старой Тойде, огорчённо воскликнул:

    – Напрасно, напрасно! Тойду вы всегда найдёте, а клинику теряете безвозвратно.

    Как он ошибся! Трудом, любовью к делу, жаждой узнать и освоить всё новое, прогрессивное Ефимов и Клюшина превратили маленькую сельскую больницу в образцовое медицинское учреждение, по существу сделали её клиникой: сюда стали присылать студентов для практики.

    Не просто и не сразу всё это далось. Хоть и давно была больница в Старой Тойде, но санаторным просвещением тут никто не занимался. Ещё не редкостью было, что какая-нибудь легковерная крестьянка сначала ходила по бабкам и лечилась «наговорной водой» и, только запустив болезнь, обращалась к врачу. У некоторых пациентов и их близких до безрассудства был силён страх перед иглой, шприцем, ножом хирурга.

    Надо было терпеливо убеждать, уговаривать. А если уже на это не оставалось времени, надо было подчинить волю сопротивляющегося своей воле.

    Надежда Петровна никогда не забудет такой случай. В больницу привезли мальчика с вдавленным переломом черепа. Ребёнок вертелся около колодца, из которого доставали воду, слега колодезного «журавля» обломилась и ударила его по голове.

    Мальчик был без сознания, уже начались явления, свидетельствующие, что повреждённые кости давят на мозг. Хирургическое вмешательство требовалось неотложно. Между тем, мать, вцепившись в полумёртвого сынишку, выговаривала сквозь рыдания только два слова: «Не дам, не дам», а отец жалобно просил: «Порошков каких-нибудь ему…»

    Надежда Петровна резко сказала:

    – Ваш ребёнок погибнет из-за вашего невежества. Вы сами его убиваете, – и, холодея, подумала: «А если он умрёт на операционном столе… Ведь они обвинят меня». Сердце сжалось. Как горько одно лишь предчувствие напрасной обиды, незаслуженной враждебности. «Но ведь сама-то я буду знать, что сделала всё, выполнила свой долг до конца».

    Будто подслушав её мысли, мужчина глухо проговорил:

    – Так – умрёт и этак – умрёт… А может… вызволите, – и, оторвав жену от ребёнка, вывел её из приёмного покоя.

    И какое же это было счастье, когда Ваня буквально через несколько минут после операции открыл глаза, узнал вошедших в палату родителей.

    …Бывают в практике хирургов трудные обстоятельства, когда исход операции заведомо сомнителен, когда положение больного представляется безнадёжным. В прежние времена корыстолюбивые эскулапы в таких случаях употребляли в разговоре между собой бездушное грубое выражение – «гони дальше». Это значит – отказывайся от риска, избегай ответственности, перебрасывай тяжело больного на другие руки.

    Пережитки этого трусливого «обычая» беспощадно бичевал замечательный воронежский хирург Андрей Гаврилович Русанов, воспитывая в советских врачах высокое душевное благородство. От него восприняла Надежда Петровна мужественную традицию не отступать. И непоколебимая решимость врача сделать всё возможное много раз совершала «чудо», поднимала на ноги человека, который, казалось, был уже обречён.

    От профессора Русанова восприняла Надежда Петровна и горячую приверженность идеям и методам великого русского учёного И. П. Павлова. Много сделала она, чтобы, исходя из павловского учения о воздействии нервной системы на организм человека, создать в больнице обстановку, благотворно влияющую на душевное состояние пациентов. Ковры и дорожки на полу – это одновременно и элементы уюта и одно из условий тишины. Обилие цветов в больнице делает медицинское учреждение похожим на красивый, обжитой дом (а лунный отблеск на листьях фикусов – свидетельство того, что на них совершенно нет пыли). И халаты, туфли, посуда, мебель – всё это не казённое, а какое-то домашнее.

    Когда в годы Отечественной войны профессору Русанову привелось побывать в Старо-Тойденской больнице, он с удовлетворением сказал: «Да, здесь на каждом шагу видна забота о человеке».

    Человечность была одним из главнейших моральных принципов и врача Ефимова. Своей жене, товарищу по работе, Надежде Петровне он не раз говорил: «У врача должно быть щедрое сердце. Нет ничего ужаснее в нашем деле, как стать ремесленником».

    Всегда спокойный, сдержанный, он не мог без гнева вспоминать об одном профессионально искусном, но душевно чёрством враче, который при посещении безнадёжного больного всем видом показывал: «Что с тобой возиться, ты – конченый».

    Врач Пётр Михайлович Ефимов считал своим прямым долгом нравственную поддержку страдающего человека. Никогда не жалел он времени на то, чтобы утешить, ободрить больного и его близких. Не было случая, чтоб он отказал в приёме или не поехал по вызову.

    Выросший сиротой, закалённый нужной и трудом, Пётр Михайлович был человеком-умельцем, мастером на все руки. Поэтому к нему шли не только за врачебным, но и за хозяйственным советом. 

    Работу супруги-врачи разделили между собой так: лечебную и санитарно-просветительную они вели оба, наблюдение за внутрибольничным распорядком лежало на Надежде Петровне, а подсобным хозяйством и строительством руководил Пётр Михайлович.

    Добившись кредитов, Ефимов выстроил электростанцию, перестроил больницу, значительно расширив её, приобрёл новое, более совершенное медицинское оборудование. На земельном участке он стал сеять не только овёс и ячмень для лошадей, но сажать бахчи и овощи. Он организовал молочное хозяйство, птичник и пасеку. Вокруг больницы разбил парк, посадил плодовый сад. Мёд и фрукты, яйца и сметану больные получали из подсобного хозяйства.

    Росли деревья в саду. Росли дети Ефимова: похожая на мать смуглянка Ира – тоненькая, темнокосая, застенчивая и порывистая; белокурая и рассудительная – в отца – Валя; мечтатель – Серёжа. Девочки делали перевязки куклам и накрепко решили, что станут врачами. Мальчик строил из щепок самолёты.

    Ефимов и Клюшина сроднились с больницей, с колхозниками. Трудясь для народа, они жили в неустанном стремлении сделать ещё больше. Они задумали выстроить второй, более обширный, больничный корпус, создать физиотерапевтический кабинет, лабораторию, пробрести рентген.

    Состоялось решение областных организаций о постройке в Старой Тойде нового здания больницы и об отпуске строительного материала. Пётр Михайлович выехал в Воронеж для утверждения технического проекта. Это было… 21 июня 1941 года. А несколько дней спустя, он уже прощался с семьёй, с больными, с колхозниками, чтобы отправиться на фронт начальником госпиталя.

    Большая часть медицинского персонала больницы тоже была призвана в армию. Надежда Петровна одна вела амбулаторный приём, лечила стационарных больных, делала операции и принимала роды, посещала больных на дому. Во время боёв под Воронежем она оказывала первую помощь раненым, а после освобождения города сюда, в Старую Тойду, облздрав направлял больных, нуждавшихся в особых условиях, которых в разрушенном Воронеже им нельзя было предоставить.

    Только в 1946 году возвратился Ефимов и снова принял участок. В 1948 году Петру Михайловичу было присвоено звание Заслуженного врача республики. Среди его планов было два заветных: подытожить свой рабочий опыт и построить образцовую больницу в Старой Тойде. Как и в молодые годы, в работе он был неукротим. Ему говорили: «Поберегите сердце». Пётр Михайлович отвечал: «Жизнь потеряет всякий смысл, если каждую минуту думать о своём больном сердце». Трудясь, как здоровый, он чувствовал себя счастливым.

    …Густо пробивалась седина в когда-то тёмных волосах Надежды Петровны. Хирургу Клюшиной далеко за пятьдесят. Полторы тысячи операций сделала она с того времени, как переступила порог больницы. В лечебной работе она широко применяет достижения передовой советской медицины: новокаиновую блокаду, тканевую терапию, воздействие сном. Велик её врачебный опыт и общественный авторитет.

    В 1951 году, через полтора года после смерти Ефимова, обе его дочери окончили медицинский институт. Ирина уехала детским врачом в Калугу, Валентина на заседании комиссии по распределению сказала:

    – Я хочу работать только в деревне. Если возможно, пошлите меня в Старую Тойду, чтобы я могла продолжать дело моего отца… И помочь маме. Пора освободить её хотя бы от строительства.

    – Вы думаете взять достройку больницы на себя? – немного удивившись, спросит представитель Министерства. – А справитесь?

    – Надо справиться, – ответила девушка.

    Представитель Министерства одобрительно усмехнулся и тихонько сказал членам комиссии: «Видно, что не белоручка. Будет дельным участковым врачом».

    Комиссия удовлетворила просьбу девушки и ходатайство колхозников: Валентина Петровна Ефимова была назначена вторым врачом в Старо-Тойденскую больницу.

***

    Две женщины спускаются по ступеням крыльца в залитый лунным светом двор.

    – Сегодня ты уже не волновалась за меня, мама, правда? – говорит Валентина.

    – Я всегда уверена в тебе, – отвечает Надежда Петровна.

    – А во время моей первой операции… – беря мать под руку и заглядывая ей в лицо, шепчет девушка, – помнишь, что ты пережила…

    – Разве было заметно? – спрашивает мать с тревогой.

    – Кроме меня, наверное, никто не догадался. Ты выглядела даже спокойней, чем обычно. Только голос у тебя стал тише и глаза словно потемнели и что-то в них было такое… такое… не могу объяснить…

    Надежда Петровна крепко прижимает к себе локоть дочери.

    – Знаешь, мама, мне тогда казалось, что ты своим взглядом всё своё уменье в меня вкладываешь, будто мои руки – это твои.

    Несколько мгновений обе идут молча.

    На противоположном конце двора вырисовывается контур большого красивого здания. Валентина смотрит на новую больницу, и ей представляется, что это памятник участковому врачу Петру Михайловичу Ефимову. И будто слышатся ей слова отца: «У врача должно быть щедрое сердце».

    – Мама, – говорил она, останавливаясь, охваченная душевным волнением, – смогу ли я когда-нибудь принести столько пользы советским людям, как он или ты?

    – Девочка моя, ты сделаешь больше нас, ты пойдёшь дальше!