Сказки А. К. Барышниковой (Барышникова Анна Куприяновна)
Как дьякона мёдом угощали
Как барин собакой брехал
Как немецкий генерал к партизанам в плен попал
Как дьякона мёдом угощали
В старое время жил да был мужичок. У мужичка была пчела. В той же деревне жил дьякон, больно до мёда лаком.
Вот родился у дьякона сын. Пришёл он мужичка просить кумом быть – захотелось это ему попробовать медку. Ребёнка окрестили, мужик кумом стал.
На другой день приходит к мужичку дьякон и просит для крестника мёду. Мужичок ему дал.
Не прошло и недели, а дьякон опять за мёдом. Как ему отказать?..
Стал дьякон весь мёд у мужичка забирать, только успевай наливать. Придёт и говорит:
– Кум, а кум! Твой крестник просит мёду. Ещё и выговорить не может, а уже кричит: «мё» да «мё».
Не стало терпения у мужичка, решил он проучить жадного дьякона.
– Ладно, – говорит, – дам тебе мёду. Только сам за ним ступай, сколько хочешь, столько и набирай.
Обрадовался дьякон. «Вот, – думает, – теперь я поем вволю медку!» Приводит его мужичок к дубку. А на том дубку было осиное гнездо. Приставил мужичок лестницу и говорит:
– Полезай, кум-дьякон, угощайся. Вон улей у меня наверху. Только не ругай мою пчелу, а то она от этого злой становится.
Залез дьякон на дуб, а мужичок взял лестницу да и прибрал. Осы налетели, со всех сторон дьякона облепили. Стали его жалить. Он только отмахивается да приговаривает:
– Ну, вас, пчёлки, к богу в рай!..
А они ещё пуще жалят.
Не вытерпел дьякон. Кличет кума:
– Кум, подай ту...
С перепуга забыл, как лестница называется. Подаёт ему мужик лопату. Дьякон ещё громче кричит:
– Кум, не это, а то!
Вынес ему мужик долото.
А осы дьякона всё жалят и жалят. Кричит он:
– Кум! Больше терпеть нет силы!..
Подаёт ему мужик вилы.
Не выдержал дьякон, с дуба сорвался. Вниз летел, за сучки цеплялся.
– Ой, какие злые пчёлы! – говорит. – Какой плохой мёд!
С тех пор зарёкся за даровым мёдом ходить.Как барин собакой брехал
В старые времена были крепостные у барина.
Барин очень злой был. Что ни так, что ни этак, всё не по нему – житья не даёт никому. Порол мужиков, ругался, над всеми измывался. Одним словом – сердитый барин.
Раз пришёл на подворье мужичок по барскому приказу. А у барина собака была, да такая злая, что под стать своему хозяину. Стала собака на мужика брехать, за ногу его хватать. Рассердился мужичок, взял палку и ударил по носу собаку. Та сразу околела.
Барин до того рассвирепел, что и сказать нельзя.
Берёт мужичка и ведёт в суд.
Известно, подьячий любит калач горячий. Барин в суд ногой, а в карман рукой.
Выслушали судьи барский гнев и спрашивают:
– Что тебе любо над мужиком сделать?
– Желаю я, – говорит барин, – чтобы он у меня вместо собаки был, добро моё стерёг и по-собачьи брехал.
Судьи так и присудили: быть мужику барской собакой, словами впредь не говорить, а только по-собачьи брехать.
Мужику приказа ослушаться нельзя. Стал он вроде собаки брехать, добро барское охранять.
Год на барском подворье брешет, два брешет, жена с дочкой дома не евши сидят. Барину до этого дела нет.
Надумал мужичок подговорить соседей барскую кладовую взломать, барина наказать.
– Я, – говорит, – буду погромче брехать, а вы – замки снимать.
Ладно. Сказано – сделано. Приехали ночью мужики, стали замки ломать, барское добро выносить. А мужичок – под окнами у барина брехать да выть. Будто изо всех сил барский приказ выполняет. Побрешет, побрешет, да ещё и повоет.
Доволен барин.
– Бреши громче! – приказывает.
Ну тот и брешет, и брешет.
Встал наутро барин, а его обворовали. Ещё пуще освирепел. Стал всех бранить да колотить. Мужичку больше всех досталось.
Повёл его барин опять в суд.
А судьи прослышали, что барина обокрали. Нечего от него теперь поживы ждать: когда карман сух, то и судья глух.
Спрашивают судьи:
– А что, когда воровали, брехал мужичок или нет?
– Не только брехал, – говорит барин, – даже выл. У меня строго – раз приставлен брехать, так бреши!
Судьи говорят:
– Для того и собаку держат, чтобы она брехала. Стало быть, мужичок в точности исполняет, что мы ему тогда присудили. Собака как есть настоящая: и брешет, и воет. А уж дело хозяина, когда собака брешет, выйти да посмотреть. Собака не виновата.
«Ну, – думает барин, – неверно они на этот раз присудили. Поеду в столицу, там судьи очень строгие, пускай они присудят».
Вот поехал барин с мужиком в столицу. А ехать долго, да всё лесом.
Ехали-ехали. Смеркалось. Ночь настала. Пригнулся мужичок, посмотрел вперед и говорит:
– Барин, а барин! Кажись, медведь навстречу идёт.
Испугался барин.
– Что же нам, – говорит, – делать?
Мужичок отвечает:
– Слышал я, что медведи собачьего лая дюже боятся.
– Бреши, мужичок! – приказывает барин. – Бреши, да погромче!
– Нет, барин, я под судом, мне брехать теперь никак нельзя.
Опять пригнулся мужичок и говорит:
– Барин, а барин! Он ближе подходит, вот-вот до нас доберётся.
Барин ещё пуще перепугался:
– Выручай, мужичок! Научи что делать!..
– Не миновать тебе, барин, собакой брехать.
«Ладно, – думает барин, – была не была. Побрешу, авось жив останусь».
Встал он на четвереньки и начал собакой брехать.
– Да ты, барин, – говорит мужичок, – пуще бреши. Нешто так медведя проймёшь?
Барин брешет, изо всех сил старается.
– Пуще, пуще, барин, бреши! Побреши, побреши да повой!
И брешет барин, и воет, а сам думает: «Лишь бы живым остаться».
Краснеть начал от натуги, глаза навыкат пошли. Пена изо рта. Из последних сил выбивается, а всё брешет.
Вот подъезжают они, а это поперёк дороги сосна. Мужичок и говорит.
– Барин, ошиблись мы с тобой. Это сосна, а не медведь. Так что ты зря брехал-то.
Тут барин в себя пришёл. Страсть, как ему стыдно стало. Не поехал на суд, назад повернул.
– Я тебя прощу, – говорит мужичку. – Только ты никому не сказывай, как я собакой брехал. А то засмеют...
– Нет, – говорит мужичок. – Этого, барин, мало.
– Я тебя хлебом награжу, поместьем наделю!
– И этого, барин, мало.
Не сладились они. Барин серчает, а мужичок на воле гуляет. Всем рассказывает, как барин собакой брехал.
Барин из своего поместья убежал и удавился. Мужички вольным стали. Живут-поживают, добра наживают.Как немецкий генерал к партизанам в плен попал
В некотором царстве, не в нашем государстве, за реками, за лесами, а где – угадайте сами, жил да был немецкий генерал. Уж такой он был жадный да лютый, что даже самые злые немецкие собаки диву давались.
Вот вздумал генерал нашу землю воевать: чужое добро к рукам прибирать, города-сёла пожечь, людей посечь, а кто живой останется – онемечить, чтобы русским духом не пахло.
В поход собирается, выхваляется:
– Всех сокрушу, никого не пощажу!..
Ладно, приходит он со своим войском в нашу деревню и шумит:
– Где народ? Почему в деревне пусто? Почему меня хлебом-солью не встречают, ничем не угощают?
Докладывают ему:
– Так, мол, и так. Придётся вам, господин генерал, лечь спать натощак. Народ весь разбежался, один глухой старик остался.
– А привести мне этого старика!
Приказано – сделано. Привели к нему старика Пахома, что сидел на печи дома.
– А ну, отвечай, где народ? Почему не идут ко мне с поклоном, не несут угощенье?
Говорит ему Пахом:
– Народ наш в лес подался и всю живность с собой угнал. Прослышал, что вы идёте.
Пуще залютовал генерал:
– А далеко ли, – спрашивает, – тот лес?
– Да недалече, – отвечает Пахом, – рукой подать. Стоит у нас лес на гладком месте, как на бороне, верст двадцать в стороне. А в лесу этом и коровы, и свиньи, и гуси. Гуси так и рвутся в жаркое, а свиньи рылом о землю стукают, во всё горло хрюкают, в котлы просятся, ждут вас, ваше высокосвинородие, не дождутся.
Обрадовался генерал. Приказал в трубы трубить, лес окружить. От жадности рычит. Хочется ему отобедать, свининки отведать, гусей на заедки, а солдатам – генеральские объедки.
Смекнул Пахом, побежал к себе в дом. Малого внука в лес посылает, наказ ему объявляет: партизанам доложить, а скотину по лесу распустить.
Ведёт генерал своё войско в лес, а там полно чудес: коров и свиней, кур и гусей.
У генерала глаза разгораются, брюхо раздувается.
– А ну, – кричит, – всю живность переловить, чтоб было мне чем закусить!
Побежали солдаты – кто за коровой, кто за быком, кто за свиньёй, а кто за петухом.
Свиньи по лесу разбегаются, коровы бодаются. Лезут солдаты за гусями в болото. Ну как есть, настоящая охота. Остался генерал один.
– Эх, – думает, – хороша пожива. Сала нажруся, молока напьюся, будет в самый раз, да ещё останется про запас.
Размечтался так да малость и всхрапнул.
Спит генерал, а партизаны его солдат окружили да всех и побили. Немец за коровой, а партизан за ним. Корова бодается, немец спотыкается, на партизанские вилы натыкается. Те, что за гусями гонялись, навсегда в болоте остались. Те, что бегали за петухом, были приколоты партизанским штыком.
А генералу снится сон, будто объедается он и поросятиной, и гусятиной. Яйца целиком глотает, курицу живьём поедает, свиную ногу в рот суёт, да никак не прожуёт.
Быки и коровы на генерала наступают, в брюхо к нему попасть желают.
Торопится генерал – всех бы съел! От натуги покраснел, жилы раздулись, того и гляди лопнет…
Проснулся, смотрит: руки у него за спиной связаны, на шее верёвка. Стоят партизаны кругом, а впереди дед Пахом.
– Следуй, – говорит, – за нами, угощать тебя будем сами.
Так и не пришлось немецкому генералу отведать нашего гуся.
Тут и сказка вся.